Этим вечером Криденс ушел спать рано, и Ньют решил, что он устал за день, помогая с уборкой за животными, а может, даже приболел – весь день он практически не притрагивался к еде.
Проходя ночью мимо комнаты Криденса, он услышал шорох и сдавленные звуки. На всякий случай следовало проверить – вдруг Криденс по неопытности не заметил коварно проникшего в спальню ниффлера, и на утро рискует остаться без запонок и новеньких, подаренных Ньютом часов. Как только он зашел, Криденс подскочил в кровати как ужаленный и повернулся на живот, зачем-то пытаясь притвориться спящим. Ньют заметил, что Криденс был полностью голым и уже было смутился, решив, что помешал, прервав вечерний сеанс общения Криденса с собственным телом. Однако эта мысль заставила его помедлить в дверях. Возможно, он сумеет извиниться… как следует.
Подойдя к Криденсу, он наклонился над ним и промурлыкал:
- Я тебе помешал?
Криденс промолчал. Зная его стеснительность, но в то же время и жадность до ласки, Ньют присел рядом и положил руку на голое бледное плечо.
- Может быть, ты простишь меня, если…
- Ньют, я… Не могу.
- У тебя что-то болит?
- Нет, я просто… Только не сейчас. Прости.
- Хорошо. Можно мне обнять тебя?
Криденс промолчал. Ньют осторожно прилег рядом и погладил Криденса по спине, удивившись, как напряжены мышцы. Потерся щекой о бархатистую прохладную кожу, прикоснулся губами к небольшому шраму между лопаток. Криденс вздрогнул и сильнее вжался в матрас. Ньют продолжал легонько поглаживать напряженные плечи и шею, а другую руку плавно подсунул под ребра Криденса, желая аккуратно перевернуть того на спину, но тут же убрал, почувствовав, как его тело застыло. Криденс задержал дыхание и лежал неподвижно, окаменев, как будто надеялся, что скоро все это закончится и его оставят в покое. Может быть, он на что-то обижен? Ньют знал, что, к сожалению, крайне редко способен понять, что происходит в душе у другого человека. Он лишь чувствовал, что что-то не так.
- Криденс. Что случилось? Я что-то сделал не так?
Криденс издал невнятный звук, видимо, означавший отрицание, но так и не повернулся. Его уши и шею залила краска.
- Криденс, посмотри на меня, м?
Наконец, Криденс неловко повернулся, одновременно судорожным жестом стыдливо натягивая одеяло, словно пряча от Ньюта свое тело. И что-то еще. Недоумевая, Ньют откинул край одеяла и оторопело уставился на открывшееся зрелище. Раздавленный шоколадно-лимонный пирог с ананасами частично прилип к тарелке, частично размазался по бледным бедрам Криденса, по кровати были разбросаны сэндвичи с холодным мясом и огурцами, все было усеяно крошками песочного печенья с конфитюром. Выглядело это нелепо и даже немного сюрреалистично, и Ньют застыл в недоумении, не зная, что сказать. Но потом заметил выражение ужаса и стыда на лице Криденса. Зачем он прятал своим телом целую гору еды? Боялся, что отнимут? Но Ньют не имел обыкновения считать куски в чужой тарелке и не пытался ограничивать Криденса в еде. Криденс резко повернулся на живот, окончательно превращая в руины уцелевшие остатки пирог, и зажмурился.
- Что это? Зачем?..
Ньют сам понял, что вопрос прозвучал глупо. Вразумительного ответа у Криденса явно не было. Ньют механически отлепил кусочек ананаса с бедра Криденса и отправил в рот. Криденс сжался в комок и все еще лежал зажмурившись, словно пытался сделаться меньше.
- Хм. Интересно ты придумал. Правда, мне кажется, за столом есть удобнее.
Ньют нервно хмыкнул и провел пальцем по измазанному лимонно-шоколадным кремом боку Криденса и задумчиво облизал палец.
- Но, справедливости ради, менее вкусным он не стал.
Криденс что-то пробормотал, но глаза так и не открыл.
- Давай-ка уберем это… С тебя.
Ньют применил очищающее заклинание - зрелище облепленного кусочками ананаса и липкого от шоколада Криденса действовало ему на нервы.
- Или ты хотел это съесть? Я приготовлю еще.
Внезапно Криденс судорожно вздохнул и заплакал навзрыд, так горько, что Ньют по-настоящему испугался.
- Криденс, ну что ты? Ты всегда можешь брать что угодно и сколько угодно. Тебе совсем не надо прятать еду. Ешь, сколько хочешь.
Криденс продолжал придушенно рыдать, поскуливая, как побитая собака, и Ньют ощутил легкую панику. Больше всего ему хотелось уйти и отдохнуть душой в компании более понятных и предсказуемых существ – например, нунду. Но с Криденсом явно что-то было очень не в порядке, и оставлять его в одиночестве было бы неправильно.
Ньют не понимал, что происходит.
Наконец он сумел мягко обхватить Криденса за талию и практически отодрать от постели. Все его тело сотрясалось, он шмыгал носом и тщетно пытался утереть лицо руками. Ньют притянул Криденса к себе и обнял, уткнувшись носом во впадинку над ключицей. Криденс внезапно громко икнул, покраснел еще сильнее, хотя, казалось, это было уже невозможно, слабо зашевелился, пытаясь высвободиться из объятий.
- Ой. – сказал Ньют. – Прости.
Он только сейчас заметил, что его рука слишком крепко обхватывает Криденса поперек живота. Причем живот был надутым, тугим и твердым, особенно выпирая в области желудка. Ньют впервые видел Криденса таким наполненным. Его словно раздули изнутри каким-то заклинанием.
Сколько же он съел? Ньют взглянул на Криденса, который смущенно прикрывал живот руками и старательно смотрел в сторону, хотя ничего спрятать и скрыть уже не удавалось. Он все еще выглядел так, словно его застали на месте преступления.
- И часто с тобой такое… случается?
Криденс молча кивнул. Ньют вспомнил, что давно уже казалось ему странным, хотя он и не придавал этому особого значения: еда заканчивалась очень быстро, хотя он практически никогда не видел, чтобы Криденс что-то ел. Обычно Ньют быстро заканчивал с завтраком, а Криденс, долго копающийся в тарелке, присоединялся к нему позже. На обеспокоенные вопросы Ньюта он отвечал, что питается так всю жизнь, совершенно здоров и волноваться незачем.
- Ты можешь есть только в одиночестве?
Помедлив, Криденс снова кивнул.
Ньют задумался, не делает ли Криденс запасы в собственной комнате, как какой-нибудь ниффлер. Это было бы логично, и объясняло, куда пропадает еда. Однако спрашивать его напрямую было бы бестактно. Он рассеянно погладил выпирающий белым куполом живот Криденса. При мысли о том, сколько там внутри пищи, ему стало не по себе. Это нездорово и даже опасно. Столько всего важно было узнать: прятали ли от него пищу, когда он жил с приемной матерью, досыта ли он питался или его жестко ограничивали, перепадали ли ему хотя бы иногда какие-то лакомства. Но, пожалуй, разговоры сейчас ничего не дадут, Криденс только замкнется. Ньют продолжал ласкать теплую туго натянутую кожу Криденса, думая о том, насколько все-таки люди недалеко ушли в своих потребностях от животных, о том, какими примитивными способами они утешаются. Впрочем, пища – ничуть не худший способ утешения, чем, к примеру, работа (в которой искал душевного успокоения уже сам Ньют).

- Ньют. – жалобно прошептал Криденс. - Мне плохо.
Неудивительно. Столько пищи Ньют съедал за три-четыре дня, а Криденс справился с ней в один присест. Осторожно уложив стонущего и тяжело дышащего Криденса на спину, Ньют пошел искать средство, с помощью которого можно было облегчить его состояние. Поскольку сам он, благодаря подвижности и умеренности в еде, отличался крепким здоровьем, ничего подходящего в его аптечке не нашлось. Перетряхнув все запасы, Ньют подошел к полкам, заставленным самыми разнообразными зельями для обитателей его зверинца. Не повредит ли Криденсу слабительное средство для сносорогов? Ньют не знал точный вес Криденса и боялся неверно рассчитать дозировку. Наконец он остановился на сиропе для улучшения пищеварения, который совсем недавно приготовил для неумеренных в пище лунных тельцов. Криденс послушно проглотил лекарство и, постанывая, откинулся на подушку. Его руки беспорядочно скользили по раздутому животу, он беспокойно ерзал в тщетных попытках хоть немного уменьшить чувство распирания и болезненного давления в желудке и рези в кишечнике: то, лежа на боку, подтягивал ноги и сворачивался клубком, то вытягивался в струнку на спине, но ни одна поза не приносила облегчения. Спокойно смотреть, как он мучается, было невозможно. И тогда Ньют лег рядом, тесно прижавшись к разгоряченному телу, прижал кончики пальцев к пупку и начал массировать, слегка надавливая и постепенно расширяя круги, захватывая ладонью весь живот Криденса от подреберья до паха. Он делал это инстинктивно, но вскоре почувствовал, что массаж и лекарство начинают помогать; Криденс перестал так ерзать и стонать, и живот его, казалось, слегка опал и даже стал мягче и податливее, хотя все еще выглядел несоразмерно большим, как дирижабль. Как только Криденсу полегчало, вернулся стыд. Он попытался прикрыться одеялом и еле слышно пробормотал:
- Ньют… Прости меня. Я так объелся сегодня… Не мог остановиться. Мне очень стыдно. Это так мерзко, я знаю.
- Совершенно нечего стыдиться. Иди сюда.
Ньют улыбнулся и поцеловал его в горячие губы, почувствовав вкус шоколада. Над этой проблемой предстоит поработать, но сейчас главное, чтобы Криденс не чувствовал боли.
Какое-то время они лежали молча, Криденс мерно дышал, положив голову Ньюту на плечо и накрыв своими руками покоящуюся на его животе теплую ладонь Ньюта. Тот уже проваливался в сон, когда вдруг услышал сдавленные хриплые стоны.
- Тебе плохо? Животик снова заболел?
В ответ Криденс аккуратно переместил его руку пониже, и Ньют почувствовал его на удивление сильную эрекцию. «Побочный эффект лекарства для лунных тельцов? Или на то, что прошла боль?» Впрочем, эти медицинские размышления быстро выветрились у него из головы, когда Криденс потянулся рукой к его члену, прижимаясь всем своим мягким податливым телом к сухощавому жилистому телу Ньюта.
- Ты… Точно хочешь? Сейчас?
В ответ Криденс просто выдохнул: «Да, да».
Ньют почувствовал, что сам уже с трудом сдерживается. Осторожно, но решительно перевернул Криденса на живот, положил под него одну руку (живот все еще был таким тугим и набитым, что у Ньюта снова мелькнули сомнения – а не станет ли Криденсу хуже), свободной рукой раздвинул его пухлые ягодицы и начал медленно продвигать смоченные слюной пальцы внутрь Криденса. Тот сначала хныкал, но вскоре застонал все громче и протяжнее, наслаждаясь ощущением наполненности, и тогда Ньют ввел член в расслабившееся отверстие и немного приподнял Криденса, придерживая за талию и одновременно слегка сжимая и стискивая упругую мягкую выпуклость в области пупка. К его удивлению, в стонах Криденса явно слышалось самое сладкое удовольствие, несмотря на то, что при резких движениях его переполненный, бесстыдно торчащий порозовевший живот задевал постель, и в нем что-то довольно громко плескалось и побулькивало. Несколько раз Криденс приглушенно вскрикивал, и тогда Ньют замедлялся, не вынимая член, опускался на мокрую от пота спину Криденса, ласково, но интенсивно растирал и массировал теплой ладонью снизу нежную выпуклую плоть. Они немного отдыхали, и Ньют продолжал, все больше возбуждаясь, покусывал загривок и порозовевшие уши Криденса, с силой разминал сливочное мягкое тело, вдыхал запах Криденса, прижавшись лицом к его лопаткам, и не мог надышаться. Наконец напряжение сделалось невыносимым, Криденс словно обволакивал его член, пульсируя вокруг и сдавливая изнутри, а сам он всем телом вдавливал Криденса в кровать, впиваясь пальцами в его скользкие от пота плечи. В животе у Криденса все еще громко бурлило, но, казалось, его это совершенно не волновало, наоборот, даже спазмы были одновременно мучительны и приятны. Когда Ньют наконец излился в него и обессилено упал сверху, Криденс протяжно застонал, осторожно высвободился и сразу притянул Ньюта к себе, чтобы тот всем весом навалился ему на живот. Ньют, потираясь щекой о шею и лицо Криденса, смотрел в его раскрасневшееся лицо, в одурманенные миндалевидные глаза с расширенными зрачками - и видел в них бесконечное обожание и благодарность.